Клубок психологии, глубинные дебри подсознания — несущий элемент высокого синематографа, искусства подлинного. Под психологией понимаются мотивации отличных, зачастую совсем отличных друг от друга индивидуальностей, логически столь трудно порой объяснимые (даже для них самих, достаточно посчитать сколько раз за сериал они произносят "не знаю"), что это всё будто бы иногда абсурдом выглядит. Это столкновение своих основательных правд в неведении или же нежелании уязвлённого эго услышать правду другого, приводящее к скандалезным ситуациям, ловушкам, лишениям. Так на вопросы "Почему?" и "Кто виноват?" в народе отвечают: "Никто. Просто так вышло". И это, конечно, мучительные психологические этюды взаимодействия тет-а-тет, устно, статично почти. Лицо, жест, поза. Нервы-с. Живые человеки. И "Ошибки прошлого" в полной мере нам эту психологию предоставляют. Вирус, попавший в организм, даёт знать о себе не сразу. Так и атмосфера со свежести ясного неба по выходу из тюрьмы сгущается постепенно.

Забавно однако, что все в городке, складывается впечатление, будто бы заняты лишь жизнью главного героя. У каждого, естественно, есть что-то своё, отдельное, насущное. Просто нам показывают только то, что с Дэниэлом связано. Это понятная такая условность. Ведь то, что мы практически не наблюдаем побочных здесь веток, призвано поддерживать клаустрофобию, болезненные ментальные оковы. Как для действующих лиц, так и для, разумеется, нас с вами, зрителей.

Бытие определяет сознание. Избалованный калейдоскопом впечатлений обыватель перестаёт ценить объекты для анализа. Воспринимать вообще. Туристические поездки ведь бесплодны, пока ты досконально не изучил пейзаж за окном своего жилища. Автор этих строк, к примеру, в двух деревцах с побелёнными комлями, примыкающими друг к дружке, девицу в гольфах узреть сумел. Дэниэл Холден, проведший в одиночке смертников 19, шутка ли, лет, научился, очевидно, ценить каждую крупицу этих самых впечатлений, вертеть их в уме как кубик Рубика, выжимая для себя максимум на безрыбье. От общения через стены, благо звукопроницаемые, с сокамерниками по левую и правую стороны, но главным образом... В завязке повествования он произносит: "Я просто задумался о том, что большая часть того, что есть в моей голове, взята из книг, а листы моих реальных впечатлений полностью чисты. Я не думал о временах года. По крайней мере, до этого момента. Я не хочу показаться жалким. Там, где я находился, не было окон, только толстые стены в окружении ещё более толстых стен. Поэтому я не мог знать, идёт ли на улице дождь, и не слышал даже самого сильного грома. Просто я не ощущал мир так, как все. Я не скучал по нему. Если я его не чувствовал, он не был для меня реальным. Только время между секундами." И они с Тауни Тэлбот, женой его сводного брата Тедди, предаются сладкому, мечтательному предвкушению первого дождя для Дэниэла.

Итак, книги. Колридж выделяет четыре типа читателей. Позвольте мне назвать их: 1. Губки, которые поглощают все прочитанное и возвращают его практически в том же состоянии, но с некоторым количеством грязи. 2. Песочные часы, которые ничего не удерживают в памяти и довольствуются тем, что данные помогли им коротать время. 3. Дырявые сумки, в которых задерживаются только выжимки прочитанного. 4. Монгольские алмазы, равно редкие и бесценные, которые извлекают пользу из прочитанного и облагораживают других, дабы те тоже извлекли пользу. Сам-то я сумка дырявая, а Дэниэл — сами понимаете. Но не Фомой Аквинским единым он Тауни к себе привлёк, но сложным внутренним устройством. В отличие от простоватого, поверхностного, слишком приземлённого и понятного (хотя и в целом положительного, просто от праведных чувств, горя обезумевшего, возвращаемся к первому абзацу), а потому... потому, для её, Тауни, творческой, духовно ищущей натуры, невыносимо скучного супруга. Тут метафизика прислоняется к мистицизму.

Штука в том, что на романтику тогда ещё подростка, а в этом моменте сверху будто стоп-кадр нажали, наложились боль и ужас причины заточения. На идеалистические, где-то наивные книжные миры — совсем не наивные, а тактильные побои от тюремных церберов. Плюс некий базис. Потому-то человек соткан из противоречий. Читай, многогранный. Дверь без ручки, "вещь в себе". Омут глаз тихих и вулкан страстей спящий. А, как мы знаем, у флегматиков вспышки наиболее, скажем так, ярки.

Как сказал Дэниэл в самом начале, не уверен-де, что мне пригодятся эти правила существования в камере в дальнейшей, повседневной, обычной жизни. И перестроиться ему действительно непросто. Потребность Дэниэла — созерцательное удовлетворение мечтательно-возвышенных потребностей души. Распотрошить подушку и смотреть, как кружится в воздухе пух. Он всё ещё где-то "не здесь", витает где-то. Хотя вроде старается жадно всё впитывать, но время по-прежнему течёт для него медленно, камерно. Потому-то, когда окружающие предлагают ему какие-то откровенные авантюры, сопряжённые с неудобностями, а то и опасные вовсе, он вообще никому не говорит "нет". На всё соглашается. За новыми впечатлениями, опытом, а как же? И для какой-то встряски, что ли, что выведет его из оцепенения, "отрезвит". Едет с буйным, до борьбы на лужайке с Дэниэлом, экспансивным пастухом, или якобы пастухом, красть коз. Выцыганил с ещё одним прохиндеем сорвиголовым старомодную газовую плиту (мать, мол, невообразимо обрадуется). Жрёт "колёса" одно за одним с фигурантом дела. И прочее в таком же духе.

Практичный Тедди сразу прикидывает, как эту плиту подключить. Но ум Дэниэла не занят такими мелочами. Он, в катарсисе, приключившимся с ним во время обряда крещения, несёт околесицу его жене, что боролся тогда на лужайке сам с собой и, конечно, не мог победить. "Знаешь, пастух сказал мне, что именно красота, а не уродство ранит больнее всего. И там была эта девушка, у неё в руках была голова ещё одной девушки, но с телом козы (намекая на скульптуру на лужайке). А потом высокий человечек возле магазина (вы знаете эти исполинские резиновые фигуры, движимые нагнетаемым внутрь и ослабляемым потоком воздуха) вернул меня обратно... к моему отцу. К магазину Тэда, и к Отцу, и к Сыну, и к Святому Духу, и... и, наконец, к тебе. Можно тебя поцеловать, Тауни?" В этой связи вспоминается мемная, положительно в данном случае окрашенная, фраза героя Дэниэла (на минуту) Дэй-Льюиса в "Банды Нью-Йорка" Скорсезе: "Да что ты, чёрт побери, такое несёшь?!" Раст Коул на максималках, да? Это в состоянии аффекта, впрочем. Показательнее, что Дэниэл выдаёт, когда владеет собой. Эти витиеватые, отвлечённые, не относящиеся напрямую к ходу сюжета вербальные фортели о Вечном — и есть, на мой взгляд, самая мякотка кинопродукта.

Дэниэл Холден — это же абсолютно такой герой произведений Достоевского, подневольно или сладостно пребывающий в своём манямирке эмпиреев, эскапической теории. Всплывает в этой связи болезненно-лирическое: "— Любите вы уличное пение? — обратился вдруг Раскольников к одному, уже немолодому, прохожему, ставшему рядом с ним у шарманки и имевшему вид фланера. Тот дико посмотрел и удивился. — Я люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе и не об уличном пении говорил, — я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают..." Не находит ли любезный читатель это в духе размышлений главного героя "Ошибок прошлого", нами рассматриваемого? Полагаю, что так. "— Не знаю-с... Извините... — пробормотал господин, испуганный и вопросом, и странным видом Раскольникова, и перешел на другую сторону улицы." Так и от "телег" Дэниэла окружающие в ступор преимущественно впадают, отшатываются.

Самокопание, чёртово самокопание. Когда с собой тебе, чёрт побери, мазохистически отчасти интереснее. Тень. Призрак. Впрочем, он и сам об этом сказал. Уже после того, как много серий назад об этом подумалось. "Я призрак, Чарли", — слова капеллану в окошко тюремной двери. А ещё ранее, что не знает, живёт он или нет. Мы многие этого не знаем. Многие, Дэниэл. 10/10.