Перед тем, как опустится ночь (1971)
(Juste avant la nuit)

Мишель Буке играет Шарля как живой труп. Хотя мотивация его поступков никогда не объясняется, но все наводит на мысль, что он отчаянно пытается пробиться из своего бессмысленного существования в "реальную жизнь", и неудача каждой такой попытки толкает его все дальше, от одного потрясения к другому. Цепочка эта уходит за рамки собственно фильма: прежде всего он заводит роман с женой лучшего друга; потом затевает с ней садомазохистские игры; наконец – и с этого начинается повествование – он ее убивает. Но все его попытки обрести чувство реальности задыхаются в экзистенциальном вакууме, любой крик теряется в пустоте. Он признается жене сначала в романе, потом в убийстве. Жена относится ко всему с чудовищным, обволакивающим пониманием, и тогда он открывает правду другу Франсуа, мужу убитой (Франсуа Перье). Но друг уже перешел на следующую ступень экзистенциального отчаяния: он настолько убежден в полной нереальности окружающего мира, что искренне не понимает, как можно быть хоть в чем-то уверенным: ничего не произошло, убеждает он убийцу, и ничего не может произойти. Шарль в последней тщетной надежде умоляет его разорвать дружбу с ним, но Франсуа отказывается даже от этого. Остается только выдать себя полиции, но вязкий порядок вещей не может вынести такого потрясения, и тихо уничтожает Шарля, не потревожив сонной поверхности бытия.
У таких авторов "новой волны", как Годар или Трюффо, любой бунт обычно ценен и интересен сам по себе, невзирая на его возможную бессмысленность. Фильм Шаброля показывает невозможность вырваться из заведенного порядка вещей, "выйти из себя" в буквальном и переносном смысле (ни разу за весь фильм Шарль не теряет обреченного спокойствия, подходя порой ближе к отчаянию, но никогда не позволяя себе ни малейшей вспышки). Своими действиями Шарль не может не только нарушить состояние окружающей среды, но и заставить самого себя испытать какие-либо эмоции, хотя бы даже чувство вины; он хочет выдать себя полиции не потому, что его гнетет содеянное, а потому что его вообще ничто не гнетет. Иронический подход к такой ситуации неизбежен, и при желании всю картину можно рассматривать как приглушенную черную комедию. Но это не тот аспект повествования, который в первую очередь интересует (как мне кажется) самого Шаброля. Больше всего в фильме бросается в глаза едва подавленное экзистенциальное отчаяние персонажей (включая, кстати, и Элен, куклоподобную жену Шарля, живущую, по всей видимости, в каком-то механическом режиме, in a sexless marriage, и равно не способную на проявление эмоций). Шаброль снял – практически сымпровизировал – весь фильм за семь недель, когда в результате болезни Орсона Уэллса пришлось отложить съемки Чудовищной декады, а услуги съемочной группы были уже оплачены продюсером. Критики поспешили отметить, что режиссер в точности повторил коллизию Неверной жены (1968), первого фильма из так называемого Hélène cycle, на что Шаброль ответил: Je défie bien quiconque de mettre un gant droit à la main gauche ("Сами попробуйте надеть правую перчатку на левую руку"). И действительно, ситуация не только полна зеркальных отражений более раннего фильма, но и вызывает настойчивое ощущение намеренного или подсознательного ответа на распространенные критические интерпретации творчества Шаброля как бичевателя буржуазных пороков: здесь режиссер уверенно переводит постановку всех вопросов из социальной плоскости в экзистенциальную.